Кокос и Склянка. Пиратские сказки и былиночки

ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ

Один пират случайно спасся со своего тонущего корабля. Плыл-плыл на обломке мачты по океану и приплыл на необитаемый остров.
Когда он очухался, то подумал: «Кого бы ограбить?» Но кроме одинокой пальмы грабить было некого. Тогда он решил, придётся всё же ограбить пальму, чтобы не терять квалификацию. И стал карабкаться по длинному мохнатому стволу за кокосовыми орехами. Но до орехов не долез, сорвался вниз и набил на лбу большую шишку. Потёр он кулаком шишку и поклялся: «Больше никого на этом острове грабить не буду!»

Но клятву свою всё-таки нарушил, когда очень проголодался. Что с него возьмёшь? Пират – есть пират!

ИСТОРИЯ ВТОРАЯ

Один пират служил боцманом на корабле. И лихие матросы его очень уважали за то, что один свой глаз он потерял в бою, а другой сохранил целым и невредимым.
В день рождения боцмана команда решила купить подарок.

– Давайте бинокль!

Но сообща подумав, команда сообразила, что бинокль ему ни к чему, и подарила большую подзорную трубу. Глядя в которую, всё равно один глаз закрывать надо.

Подарок боцману очень понравился. И он всегда носил свою подзорную трубу за правым ухом.

ИСТОРИЯ ТРЕТЬЯ

Один пират закопал в пещере здоровенный кованый сундук с золотыми пиастрами. Он нарисовал на бумажке горелой головешкой план места, где спрятаны сокровища, и унёс её на корабль. Но названия того острова, чёрт возьми, не указал для памяти, из-за своей пиратской неграмотности. А через некоторое время – и совсем забыл из-за своей пиратской рассеянности. Вот что бывает, если грамоте не обучен. Так и пропал сундучок с пиастрами. Лежит себе где-то в пещере на каком-то острове, но кто ж его знает, на каком. И до сих пор его найти не могут…

ИСТОРИЯ ЧЕТВЁРТАЯ

Один пират упал за борт в море. И тут его заметила акула. Подплыла и грозит: «Отдавай тельняшку, или я тебя немедленно проглочу!» А сама – страшная. И каждый зуб у неё – не хуже пиратского ножа. Даже, может, и острей.

Только пират не робкого десятка оказался. Он ей фигу показал: «Не отдам! Своя тельняшка ближе к телу!» Пожадничал, значит.
Ну, акула с ним чикаться не стала и решила проглотить вместе с тельняшкой. Но, когда она его глотала, пират зацепился за акулий острый зуб и ни туда ни сюда. Акула мучилась-мучилась и выплюнула его, подумав: «Зачем мне дырявая тельняшка?..»

Но это – насколько известно – был первый и последний случай, когда жадность выручила. Так что учиться у этого пирата нечему.

ИСТОРИЯ ПЯТАЯ

Один пират очень любил поесть. И сам не заметил, как стал толстяком. За что его на судне прозвали – Пуздро. Для него и сапог-то снять не простым делом было, а не то чтобы там из пистолета целиться или, чего доброго, на абордаж с криком бросаться. И довела его вкусная пища до того, что напрочь он свой грозный вид утратил. Кто ни глянет на пузатика – все смеются. Он пугает, допустим, а никому не страшно.
Не выдержал пират Пуздро такого неуважения к своей профессии, плюнул на всё – и пошёл на пенсию.

ИСТОРИЯ ШЕСТАЯ

Один пират решил жениться. И такая ему пиратка в жёны попалась, что заставляла его стирать, штопать, палубу драить и рыбу жарить.

Вздумал он было сопротивление оказать, а она его в угол каюты загнала, на пистолете курок взвела и стращает: «Выбирай одно из двух: или ты будешь у меня по струнке ходить, или я тебя, борода нечёсанная, в бараний рог скручу!»

Вот пират свои косматые ручищи и поднял вверх:

– Сдаюсь, моя «беспомощная», беспрекословно, из двух – первое выбираю.
Так он под каблуком у неё и остался до конца своих дней. Взяла его любовь на абордаж! А какой пират был! Ого-го! А может, даже – ого-го-го! О-го-го-го!

ИСТОРИЯ СЕДЬМАЯ

Один пират захотел в школе заниматься. Учительница и спрашивает на уроке этого пирата: «Сколько будет пятью пять?» Он даже соображать не стал, сразу ответил: «Девяносто!» Услыхала учительница такое и в обморок – бац!

Тогда другую прислали. Та, значит, тоже пирату вопросик подкинула не простой: «Сколько месяцев в году?»

Пират и бровью не повёл. И чётко так отчеканил: «Много!» Новая учительница тоже со стула – бабах!

Больше директор не захотел рисковать и своими учительницами разбрасываться. Показал пирату на дверь и крикнул: «Вон!»
С давней той поры все пираты любую школу за сто миль чуют и подальше от неё уплывают. Очень им надо, чтобы их оттуда выгоняли!

ИСТОРИЯ ВОСЬМАЯ

Один пират за драку в тюрьме очутился. Сидит за решёткой и песенку поёт про красавицу Мэри. День поёт, пять поёт, на десятый – надоело. И до того грустно ему стало, что начал он зубами железные прутья грызть. Грызёт и размышляет: «Зачем я дрался? Вот сижу я здесь, в казённом доме, а мог бы на вилле своей цветочки разводить!»
Откуда ни возьмись, мышка выскочила – и уставилась на пирата. А он по полу ножищей как грохнет, как рявкнет во всю глотку: «Кышшшш!» Мышка вдруг и говорит ему: «Дурак! Я тайный ход знаю! Но теперь, раз ты такой злюка, не покажу!» Пискнула и убежала. Схватился пират за голову и зубами заскрежетал от злости на себя. И понял, что понапрасну нечего даже мышек обижать.

ИСТОРИЯ ДЕВЯТАЯ

Один пират взял в плен короля.

Король его умоляет: «Отпусти – озолочу!» – «Очень нужно мне твоё золото, когда у меня своего – навалом!» – отчитал он короля, как мальчишку. Отчитал, значит, а сам задумался: «А что ежели я переоденусь в камзол королевский да на голову его же корону надену? Приду во дворец, а меня там все за короля примут, кланяться будут и с блюдечка кормить!»

Стянул он с короля одежду и на себя, прямо в чём был, и напялил. Пленника связал и в трюм, где бочки с порохом, посадил, а сам во дворец отправился.

Постучал в ворота. Стражники знакомую корону увидели и ахнули:

– Проходите, ваше королевское величество!

Со всех сторон слуги набежали, под руки подхватили, в покои привели и спрашивают:

– Не хотите ли чего, ваше королевское величество?

– Пожрать бы не мешало! – по привычке гаркнул пират. – Да поживее, селёдки вы разэдакие.

Удивились слуги: сроду они от своего короля ни одного грубого слова не слыхивали. А тут – нате! Но виду не подали. Глядь – уже везут на тележках еду всякую, жареную и пареную, сладкую и солёную, в общем, такую, что пальчики оближешь. Ложки и кубки подают серебряные, а тарелочки – фаянсовые: ешь, пей, сколько влезет! Разморило пирата от обеда, в сон потянуло. Стал он носом клевать. А придворные тут как тут:

– Не желаете ли в опочивальню?

– Желаю, дьявол вас подери! – прикрикнул самозванец.
Прибежали стражники, схватили пирата – и взашей из дворца вытолкали. Да и то верно. Неужели короля с пиратом спутаешь?

ИСТОРИЯ ДЕСЯТАЯ

Один пират никогда не видел снов. Всем что-то снилось, а ему – никогда. Все рассказывали друг другу свои сны, а он молчал, потому что рассказывать было нечего.

Очень стыдился пират, что не такой, как прочие, что ни длинного интересного снища, ни даже самого обыкновенного маленького сончика увидеть не может. По ночам подушку свою кусал от злости – да так, что только перья из неё летели. Но и это не помогло. Не шли сны, хоть тресни!

Вся их разбойничья шайка над ним посмеивалась:

– Эх ты, бессонистый!

Надоело пирату такое дело. И однажды он вот что придумал. Вышел утречком на палубу, когда морские волки, дружки его, значит, снами своими, словно картишками, перекидывались, и, сладко эдак потягиваясь, говорит как бы невзначай:

– Ох, и сон мне ночью приснился – закачаешься!

У всех физиономии вытянулись и, словно подсолнухи, в его сторону повернулись:

– Вот вам и ну! Иду я, стало быть, по городу Багдаду. Народу полно, все толкаются, орут. Вдруг меня кто-то за руку – дёрг! Гляжу: карлик. Он мне и предлагает: «Заплати сто пиастров, а я тебе волшебное колечко продам». «А что я с твоим колечком делать буду?» – спрашиваю. На что карлик мне отвечает: «Наденешь на мизинец – и станешь таким красивым пиратом, каких сроду не было». Отсчитал я ему сто золотых, а он мне колечко отдал… Ну вот…

Пират лысину почесал и ухмыльнулся:

– Надо же! На самом интересном месте! – упрекнул боцман.
Пирату, конечно, ничего, как всегда, не приснилось. Просто он свой сон сочинил. И делал это не раз потом с таким же успехом. По утрам вся команда в свободное от разбоя время собиралась на палубе и, затаив дыхание, ждала хитрого выдумщика, чтобы послушать его очередной увлекательный сон, который вечно обрывался на самом интересном месте.

Жаль, что тот пират буквы не знал, а то бы, может, писателем стал. Кто знает…

ИСТОРИЯ ОДИННАДЦАТАЯ

Один пират умел гладью вышивать. Первым делом он, конечно, пистолеты порохом заряжал, вторым делом – стрелял и по ночам, как кошка, прыгал, третьим делом – раны залечивал, а уже четвёртым делом – вышивкой занимался.

Всем, кто ни попросит, этот здоровенный малый якоря вышивал на тельняшках, на шароварах, а чаще – на платочках, которые пираты на голове на свой манер носят и морскими узлами завязывают, чтобы ветром не сдуло.

Вышивать-то вышивал, но ни с кого за работу не брал ни пиастрика, ни дублончика, ни гинеечки.

Однажды в команду новичка взяли, который никогда не видел, чтобы пират гладью вышивал. Загоготал новичок и сказал:

– Вот чудак! Не мужское это дело – вышивка. Даже смотреть противно!

– Противно? Ну ладно! – обиделся корабельный вышивальщик и швырнул за борт все иголки и нитки.

Но когда тельняшки, шаровары и платочки с вышитыми якорями износились, стали пираты своего умельца-вышивальщика упрашивать и уговаривать, чтобы он снова занялся своим четвёртым делом. Даже сами нитки и новенькие иголочки купили. А он – ни в какую. Очень разобиделся.
И пришлось пиратам самим теми иголками якоря на груди и на руках накалывать. Кое-кто и на ногах умудрился – для оригинальности.

С той поры и пошла дурацкая эта мода – наколки делать. А всё из-за новичка того неразумного, который не понимал ничегошеньки в красоте!

ИСТОРИЯ ДВЕНАДЦАТАЯ

Один пират курил трубку. Набьёт её крепким голландским табаком и давай колечки дыма в небо пускать. Целый день изо рта трубку не вынимал, только и дел, что попыхивал.

Колечки друг за дружкой вверх уплывали – и облаками становились. Не простыми облаками, а табачными. И плыли они вслед за кораблём, как белые бумажные змеи на ниточках.

А пират знай себе дымом затягивается, глазки зажмуривает, трубочку посасывает. Вот и получилось так, что облака в чёрные тучи превращались. В чёрные табачные тучи. И тогда сам пират кричал во всю свою пиратскую глотку:
– Эй, на корме! Ныряйте в каюты! Сейчас табачный дождь пойдёт!

ИСТОРИЯ ТРИНАДЦАТАЯ

Один пират хвастался, что умеет говорить по-китайски. Говорить-то он, может, и говорил, но никто на корабле по-китайски всё равно не понимал и не мог проверить: так это или нет. Поэтому пирату и не верили, думали: трепется он. А пират был гордым и сильно переживал.

И надо же было такому чуду случиться: в одном порту к ним на судно китайский купец пожаловал. Старенький, правда, в очках. Не разглядел, сослепу, видать, что на мачте чёрный флаг с черепом и костями.

А пират жутко обрадовался гостю. Ну, думает, докажу команде, что я не трепач такой-сякой распоследний. И при всех обращается к нему запросто: «Минь-цынь-фань, цупь-фипь-мань». Или что-то в этом роде. А китаец глядит на него как баран на новые ворота и головой мотает: мол, моя не понимай…
Матросы над пиратом хохочут:

– Ну и здоров ты врать! Вон китаец – и тот ни черта не разобрал!

А купец тем временем кланяется, кланяется, глаза щурит, а сам пятится к трапу от греха подальше.

Догнал его боцман на причале и на чистом английском языке спрашивает:

– А что, разве головотяп наш с тобой не по-вашему, не по-китайски запузыривал?

– Спроси что-нибудь полегче, – отвечает ему купец на чистом английском. – Я китайского не знаю, я в Лондоне родился…

Боцман так за живот и схватился, прямо затрясся от смеха:

– Не повезло нашему бедолаге. Не того туза из колоды вытащил! Вот тебе и цунь-фынь-мань!

ИСТОРИЯ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Один пират здорово кошек рисовал. Пытался он и ещё кое-кого изобразить, всяких там кусательных, бородательных, клевательных, всяких там пугательных, хватательных, рычательных, но они у него сами на себя похожими не были. А вот кошки, эти получались на все сто. Как живые. Того и гляди фыркнут и оцарапают!

А тут в корабельном трюме крысы завелись – прямо скажем, малосимпатичные и нахальные до невозможности. И до того они обнахальничали, что даже по каютам скреблись и по палубе туда-сюда шастали. И не было на них никакой управы.

Вызывает тогда к себе этого пирата, который кошек рисовал, капитан, или кто он у них там за главного был, в общем, Бульбуль – мрачная личность со скверным характером. Вызывает, первым делом свой здоровенный кулачище суёт под нос и спрашивает:

– Это видел?

– Видел! – не моргнув глазом, отвечает пират. – У меня самого – не хуже. Я…
– Заткнись! – оборвал Бульбуль. – Закрой пасть и слушай, когда начальство говорит. Так вот… Даю тебе сутки сроку, чтобы ты по всему кораблю триста кошек нарисовал, а то от этих крыс, понимаешь, житья не стало. Но гляди, чтобы пострашней! Задание понял?

– Разве я на дурака похож? – возмутился пират.

– А кто тебя знает! – стукнул кулаком по столу капитан, или как его там, короче, Бульбуль. – Это еще доказать надо. Действуй!

Пирата как штормом смыло. Схватил кисти да краску – и ну кошек малевать: чёрных, белых, рыжих и совсем непонятной масти. Всю ночь и целый день старался, а к вечеру – триста кошек нарисовал в разных позах, притом так, что от настоящих лишь тем и отличались, что не мяукали.
Увидели их крысы, задрожали и по тёмным углам забились, никуда и носа не показывали. А в первом же порту с корабля сбежали – только их и видели.

– Пожалуй, ты и вправду – не дурак! – похвалил пирата капитан Бульбуль.

– А ты зря сомневался, кэп! – подмигнул пират. – Своё дело знаем!

ИСТОРИЯ ПЯТНАДЦАТАЯ

Один пират никогда не брился. И выросла у него такая длинная борода, что расчёсывала её на палубе вся команда. А потом скатывала её в трубочку, стягивала крепким кожаным ремнём с большой медной пряжкой. Так пират свою бороду на привязи и носил.

Толку от неё никакого не было. Одна морока. Попробуй-ка этакую бородищу помыть и высушить. Легче сто простыней постирать и погладить.

Может быть, пиратская борода так ни на что и не сгодилась бы – да случай представился. На далёком острове Макаляко проводился чемпионат мира на лучшего бородача. И решило пиратское собрание:

– Пусть наш участвует! А вдруг прославимся?

Сказано – сделано. Приплыли на этот остров Макаляко, который чёрт знает куда в какую даль занесло, и говорят:

– Ни пуха тебе ни пера! Не осрами команду!

А на острове бородачей – пруд пруди. Ходят со своими бородами, как вениками улицы подметают. Ни соринки!

Пират, понятное дело, волновался, как море перед штормом. Только напрасно волновался, потому что рядом с его бородищей все прочие – бородёнками казались.

Вот и стал он чемпионом мира по бороде. А благодаря ему и вся его пиратская команда на весь мир прогремела.

ИСТОРИЯ ШЕСТНАДЦАТАЯ

Один пират вечно хмурым ходил и мрачным. Ну просто – туча тучей. Даже смотреть противно, потому что кто ни посмотрит – сразу и сам хмурился и мрачнел. Всем не по себе, а пирату – хоть бы хны!

Шуток он не понимал. Вся команда, бывает, смеётся, а его физиономия каменная. Ничто его не брало.

– А давайте мы эту дубину стоеросовую пощекочем, – предложил боцман Тумба. – Может, подействует?

Окружила матросня пирата и давай щекотать. Щекочут, щекочут, а он – ноль внимания. Потом ему надоело, он и признался:

– Чего это вы? Я щекотки не боюсь.

Тогда капитан Бульбуль командует:

– Зеркало сюда тащите!

Приволокли зеркало, как велено. Бульбуль и говорит пирату:

– Ты только глянь на себя. Что у тебя за… личико? Тьфу! Оно просто просит кирпичика! И даже не просит, а требует!
– Тьфу! – согласился пират, увидев себя в зеркале. – Ну и рожа!

– А теперь повторяй: сыр, сыр, сыр, сыр!

– Это можно, – согласился пират. – Сыр я люблю. Чего же не повторять? Сыр, сыр, сыр, сыр…

И когда он произносил это слово, то губы его сами растягивались в улыбку, приоткрывая крепкие белые зубы.

Пират смотрел в зеркало и любовался зубами. И вообще он понял, что улыбка ему очень идёт, обрадовался, как ребёнок, и первый раз в жизни засмеялся.

Команда вместе с капитаном и удивлённым боцманом тоже засмеялась. И всем показалось, что смеются даже чайки, которые кружились над кораблём.

Мрачным и хмурым того пирата больше никто никогда не видел, потому что в любую, самую унылую погоду он тихонько шептал самому себе: «Сыр, сыр, сыр, сыр, сыр, сыр…»

ИСТОРИЯ СЕМНАДЦАТАЯ

Один пират мог запросто выжать руками две бочки, набитые свинцовой дробью. А мог пушку подбросить и поймать на лету. Да что там – он кулаком гвоздь в доску вбивал, а медную монету пальцами сгибал и разгибал. Во силища у него была!
А ещё такое выделывал, что и не поверишь, если своими глазами не увидишь. К примеру, ничего ему не стоило без всякой помощи корабль с места сдвинуть, когда он на мель садился. Тяжёлый железный якорь пирату легче пёрышка казался. Он его, играючи, вместе с двадцатипудовой цепью из воды на корму вытаскивал. Другого такого крепкого детину ещё поискать надо!

Попал этот пират однажды на цирковое представление, где один заморский силач разные трюки выделывал: то подкову разогнёт, то бревно об колено разломает.

Не выдержал пират такого надувательства и крикнул на весь цирк:

– Безобразие! Так любой сможет!

– Любой? – возмутился циркач. – А ну иди попробуй!

Вышел пират на арену и показал настоящую силушку. Зрители только ахнули, когда он и этого силача, и все его гири, и лошадь с наездницей, и клоуна с барабаном, и дрессировщицу с пятью кудрявыми пуделями на руках, словно пушинку, поднял – и улыбнулся. Подержал немного в воздухе, а после опустил и сказал:

– Я бы ещё выступил, но мне в море пора… На работу…

– Оставайся! – закричала публика. – Ты всем силачам силач!

Потом выбежали на арену дети с цветочками и стали со слезами упрашивать:

– Не уплывай, дядя! Мы каждый день будем в цирк ходить, чтобы на тебя посмотреть!

Не выдержал пират и тоже слезу пустил: очень ему ребятишек жалко стало. Так в цирке он и остался. И столько ему зрители букетов дарили, что его квартира круглый год напоминала красивую цветочную оранжерею.

ИСТОРИЯ ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Один пират подрался с другим пиратом. У одного под глазом фонарь светился, и у другого синяк на самом виду красовался. Увидел боцман Тумба такое дело и стыдить начал:

– Чужих вам, что ли, мало? Не хватало мне ещё, чтобы свой своего же лупил!

Один пират на другого показывает:

– Он первый начал!

Второй пират в первого пальцем тычет:

– Он первый полез!

– Цыц! – разозлился боцман Тумба. – Если не помиритесь, обоим врежу. Вы меня знаете!

– Знаем! – пробубнили оба пирата.

– То-то! Цепляйтесь мизинцем и клянитесь по-пиратски, осьминог вас удави!
– Мирись, мирись – и больше не дерись! – пошёл на попятную первый пират, тряся своим мизинцем мизинец второго.

– Если будешь драться, буду я кусаться! – сверкнул глазами второй пират, тряся своим мизинцем мизинец первого.

– Так бы сразу, разрази вас гром! – похвалил боцман Тумба. – Кусаться вы все горазды, пока зубы целы!

Постояли пираты, помолчали, друг другу из-за спин кулаками погрозили и разошлись по каютам.

Давно это было, а пиратская мирилочка и поныне жива:

Мирись, мирись –
И больше не дерись.
Если будешь драться,
Буду я кусаться!

ИСТОРИЯ ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Один пират всё время молчал. Утром молчал, днём молчал вечером молчал. Все пели – он рот на замке держал. Все байки травили – он нем как рыба. Никто от него и словечка разъединенького не слыхал, а не то чтобы целого предложения.

Казалось бы, что тут плохого? Ну молчит пират. Ну не разговаривает. Так ведь и вреда от этого никому нет. Но некоторых его молчание злило. Кое-кого раздражало. А иных просто бесило.

– Чего это он помалкивает? – качали головами одни.

– Может, он нас за людей не считает? – надували щёки другие.

Вызвал молчуна капитан Бульбуль на пиратский суд. И выставила ему ихняя шайка-лейка такой ультиматум:

– Либо ты речь проявишь, либо на берег спишем!
Куда пирату в одиночку против всей лейки-шайки переть! С ней не очень-то поартачишься. Открыл он рот, а оттуда – дыдыды, бубубу, рырыры! В общем, такая ругань понеслась, такая брань посыпалась, что даже у боцмана, который считался грубияном из грубиянов, нижняя челюсть отвисла.

А пират такое вопил, такое орал, такое горланил, что ко всему привыкшие уши морских разбойников – и те начали вянуть, как цветочки в засуху.

Пожалел капитан Бульбуль, что заговорил молчун, да что сделано – то сделано.

Пришлось пирату новый ультиматум выслушивать:

– Либо ты заткнёшь свой фонтан, либо на берег спишем!

Выслушал пират и обиделся:

– Я же не хотел болтать! Вы же сами велели! Да ну вас!

Может, он и прав по-своему?

ИСТОРИЯ ДВАДЦАТАЯ

Один пират обожал кататься на китах. Нравилось ему – и на дельфинах. Но на китах больше. Сидишь на гладкой спине великана, за его усы китовые руками держишься, чтобы не свалиться в море, а над головой – фонтан журчит-переливается. Красотища! Разве нет?

Однажды ему другие пираты говорят:

– Вот ты на китах катаешься. А мы, думаешь, не желаем? И нам, понимаешь, тоже охота!

– Да чего там! – не стал возражать китовый наездник. – Можем и вместе покататься. Не жалко мне!

Прыгнули пираты в море и ждут. Не долго ждали. Смотрят: кит на горизонте появился. Как только он к ним подплыл, тут китовый наездник сразу его оседлал и в усы руками вцепился. Кит и притормозил. Ну пираты к нему на спину всей гурьбой и влезли. Пришпорили кита голыми пятками – и понёс он их по волнам так, что брызги солёные по сторонам разлетаются.
Понравилось пиратам на ките верхом кататься. Развеселились они – и давай плясать от радости. А киту щекотно стало, запустил он свой фонтан повыше – и смыл всех танцоров со спины подчистую. Хвостом на прощанье махнул и нырнул в глубину. Только его и видели!

ИСТОРИЯ ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Один пират в жаркий летний день прогуливался по узким улочкам Рамселя и забрёл в таверну «Тихая прохлада». К своему удивлению он увидел, что посетители, сидящие за круглыми столиками, едят маленькими ложечками какие-то белые шарики.

«Никогда не ел ничего подобного, – подумал пират. – Пожалуй, попробую». Он подошёл к стойке и сказал хозяину:

– Мне… вот этих… шариков!

– Сколько порций? Одну или две? – поинтересовался хозяин.

– Одну и побыстрей! – распорядился пират.

Шарики в вазочке оказались холодными, как лёд, и сладкими, как мёд. Во рту они быстро таяли, как весенние сосульки на крышах. А вкуснотища была такая, что у пирата перехватило дыхание и он прокричал:

– Эй, хозяин! Ещё пять порций!

И когда тот поставил перед ним ещё пять вазочек, пират спросил:

– Как эти шарики называются?

– Мороженое пломбир, – послышался ответ.

Едва было покончено с пятью порциями, пират заказал ещё десять. И слизывая с ложечки очередной шарик, нежно шептал впервые услышанное слово:

– Пломбир, пломбир, пломбир…

На улице сильно припекало солнце. И волшебные холодные шарики пришлись очень кстати. Уходить из таверны никуда не хотелось от этого сказочного вкусного мороженого.
Лишь на второй день боцман Тумба отыскал пропавшего пирата в таверне «Тихая прохлада».

– Я думал, что ты пьёшь ром, – хмыкнул он презрительно. – А ты ешь какую-то дрянь, какие-то шарики!

– Это мороженое… пломбир… – оледеневшими губами прохрипел пират. – И никуда я отсюда не двинусь, клянусь всеми морями!

…Вернулся пират на корабль через три года, когда наелся мороженого до отвала. Но по ночам ему долго снилась далёкая таверна и на душе становилось сладко и прохладно.

ИСТОРИЯ ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Один пират раздобыл где-то круглый географический глобус и, разглядывая его, вдруг обнаружил, что у всех морей, океанов и островов уже есть названия.

– Не может быть! – возмутился чудак. – Кругом сплошная вода, а все моря и океаны и даже острова уже кем-то открыты? Чепуха! Наверно, я плохо искал…

И он начал снова вертеть в руках глобус. Но куда ни ткнёт пальцем – всюду занято. И слева направо крутил, и справа налево крутил, а толку никакого.
И тогда пират обклеил глобус чистой бумагой и сам стал рисовать свои моря, свои острова и свои океаны. Рисует и приговаривает:

– Это – Большой Пиратский океан, это – Пиратское море, а это – маленький пиратский остров…

Разрисовывал, разрисовывал глобус и не заметил, как наступила ночь. Пирату захотелось спать. Но уснул он очень довольный и счастливый, потому что такого замечательного глобуса, как у него, ни у кого другого никогда не было, нет и не будет.

ИСТОРИЯ ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Один пират собирал камни на пляжах разных стран. Среди них были гладкие и шершавые, тёмные и прозрачные, белые и жёлтые, круглые и треугольные. И все – очень красивые. Сколько их у него – он и сам не знал, но догадывался, что много, поскольку даже «куриных богов» – камешков с дырочками насквозь – отыскал штук сто или двести.

Камни свои пират всегда за пазухой носил. На всякий случай. Боялся, чтобы не украли. Уж чего-чего, а воров на пиратском корабле хватало.

Боцману это не нравилось. И он заботливо предупреждал пирата:

– Дубина! Тельняшку порвёшь!

Только пират отмахивался. Камни для него дороже тельняшки были. Но вот их накопилось в ней столько, что при ходьбе он еле ноги передвигал. А однажды, когда смыло его волной во время шторма за борт, этот бедолага чуть к рыбам в гости не отправился. На дно, значит. Хорошо, что боцман заметил, успел за пятку схватить и тельняшку рвануть, чтобы камни высыпались. А не то бы худо пришлось пирату.
Вытащили его из воды, откачали, просушили. Толстый боцман у пирата перед носом пальцем поводил и ласково сказал:

– Я же тебя предупреждал, двести медуз и одна каракатица! Ни к чему за пазухой камни таскать. До добра это никого не доводит!

ИСТОРИЯ ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

Один пират купил попугая. Большого, разноцветного и вдобавок говорящего. На самом деле оказалось, что попугай не говорящий, а поющий.

Каждое утро, повиснув вниз головой в своей клетке, попугай будил сонного пирата какой-нибудь песенкой. Он пел здорово картавя, что-то вроде этого:

Обожают все матрррросы
Ананасы и кокосы.
Обожают все пиррраты
Мандарррины и гррранаты.
Пират при первых звуках птичьего голоса вскакивал, как ужаленный, и грозил попугаю кулаком. А попугай в свою очередь не обращал на него никакого внимания. И на следующее утро всё повторялось снова, причём в одно и то же время, как по часам.

Кстати, о часах. Часы тогда уже продавались – и карманные, и настенные. Но вот будильники пока ещё не были изобретены. И поэтому попугай служил пирату вместо будильника. И просыпался пират не по будильнику, а по своему попугаю, который, правда, не звенел, но зато пел весёлые песенки.

Впрочем, в подражание боцману, который, вложив четыре пальца в рот, громко свистел, созывая команду на палубу, попугай тоже быстро научился этому свисту и вместо песенок стал будить пирата озорным оглушительным свистом. И стал попугай с того времени не говорящим, не поющим, а вообще – свистящим. А пират, пока не привык, спросонья подскакивал до самого потолка. И набивал на лбу бо-о-ольшущие шишки.

ИСТОРИЯ ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Один пират приобрёл по дешёвке в портовой лавке чёрный цилиндр и трость. На кой дьявол они ему сдались – того и сам не знал. Но купил всё же. В придачу ему продавец ещё чёрную бабочку дал.

– Это тебе в подарок от фирмы, – говорит, – для полного комплекта…

Нет, не живую бабочку, а такую, в которых всякие там миллионеры на всякие приёмы ходят.

Возвратился пират на корабль и подумал:

«Раз деньги заплачены – применить надо…»

Нацепил на голову цилиндр. Взял в руки трость. Бабочка на фоне тельняшки тоже смотрелась недурно. В таком виде и вышел пират на палубу: на других посмотреть и себя показать.

У боцмана от неожиданности подмётки сапог к доскам палубы прилипли, другие застыли на месте, как примороженные.

А пират марку держит, ему при таком параде как-то неудобно грубыми словами бросаться налево и направо. И он произнёс фразу, которая бы раньше ему и в голову не пришла, он произнёс фразу, от которой четверо разбойников рухнули на палубу, как подкошенные. Он произнес:

– Рад вас видеть, сэры!
На этом корабле, на этой старой, но крепкой ещё посудине никто подобных выражений не слыхивал. И потому они поразили всех, подобно вспышке молнии и раскату грома.

– Очумел, что ли? – пришёл в себя боцман. – Ты за кого нас принимаешь?

– За порядочных сэров, – торжественно объявил пират.

– Я тебе сейчас такого сэра покажу! – пригрозил кулаком боцман. – Не обрадуешься!

– Фи! Какой вы, право, необразованный! – скривился пират. – До чего же у вас отвратительные манеры!

– Так ты меня ещё и оскорблять вздумал, на «вы» называть? – возмутился боцман. – Ну это вообще ни в какой трюм не лезет! Я вот сейчас твою палку об твою же шляпу сломаю, а бабочку на волю отпущу.

– Во-первых, не палку, а трость, во-вторых, не шляпу, а цилиндр, – сделал замечание пират. – А в-третьих, говорить с вами в таком тоне просто не желаю!
И он под свист и улюлюканье орущей братии гордо покинул палубу. Вернулся в каюту, заглянул в зеркало, сам себе подмигнул и сказал:

– Ничего-ничего. В следующий раз куплю я каждому по цилиндру, тросточке и бабочке – и все они у меня, как миленькие, вежливыми сэрами станут!

РОБЕРТ ЛУИС СТИВЕНСОН
Кем он был - этот невероятно худой, длинноволосый, большеглазый человек с высоким лбом и тонкими пальцами? Что мы знаем о нем, кроме того, что имя его стоит на титульном листе известной и любимой во всем мире приключенческой книги «Остров сокровищ»?
Роберт Луис Стивенсон прожил недолгую жизнь (1850-1894). Но жизнь эта овеяна легендами. Уроженец Эдинбурга - столицы Шотландии, земляк Роберта Бернса и Вальтера Скотта, он оказал громадное влияние на мировую и особенно на английскую литературу. Стивенсон создал великолепные образцы прозы и поэзии, журнальной публицистики, драматургии и путевых дневников. Вот, к примеру, шотландская баллада «Вересковый мед». Читатели многих стран знают ее как народное поэтическое предание. И «вдруг» однажды с изумлением узнают, что балладу эту написал автор «Катрионы», «Острова сокровищ» и «Потерпевших кораблекрушение»!
Популярность «Острова сокровищ» сравнится разве что с известностью «Робинзона Крузо» Даниэля Дефо. Но тем, кто прочел эту изящную, жизнелюбивую, наполненную ветром странствий и романтикой опасных приключений книгу, покажется странным, почти невероятным, что автор ее всю жизнь, с раннего детства, был болен настолько тяжело и неизлечимо, что «Страна Кровати» и частый гость по имени «Кровавый Джек» (так с мрачной иронией называл Стивенсон хроническое кровотечение из горла) стали его постоянными спутниками.
Тузиталой (то есть рассказчиком, повествователем) прозвали Стивенсона туземцы с архипелага Самоа, где прошли последние годы его жизни. Туземцы наивно верили, что Тузитала бессмертен, ибо у него хранится волшебный сосуд - «сатанинская бутылка». А на самом деле каждый день жизни давался ему с таким трудом, был наполнен настолько напряженной, безостановочной работой, что в его письмах читатель нередко встретит упоминания о близкой смерти, в которой сам Стивенсон и его близкие были почти уверены...
И все-таки он жил! Жил тем, что чуть ли не с десятилетнего возраста стало главной мечтой, опорой его жизни, без чего он не мыслил для себя ни дня. «В детские и юношеские мои годы, - вспоминал Стивенсон, - меня считали лентяем и как на пример лентяя указывали на меня пальцем; но я не бездельничал, я был занят постоянно своей заботой - научиться писать. В моем кармане непременно торчали две книжки: одну я читал, в другую записывал. Я шел на прогулку, а мой мозг старательно подыскивал надлежащие слова к тому, что я видел; присаживаясь у дороги, я начинал читать или, взяв карандаш и записную книжку, делал пометки, стараясь передать черты местности, или записывал по памяти поразившие меня стихотворные строки. Так я жил, со словами».
Эта жизнь была героической. Настоящие, а не книжные опасности ждали Стивенсона на каждом шагу: каждый день отвоевывался у болезни и смерти. Все было в этой жизни - и путешествия, и приключения, и дальние страны, и огромная любовь, поистине «с первого взгляда», и самоотверженность, и захватившая всю его душу страсть «плотничать в литературе» так, чтобы «стук топора» был слышен издали!
Сам писатель - словно бы герой одной из своих книг. Отважный, чистосердечный, готовый в любую минуту, хотя бы эта минута и оказалась последней, придти на помощь обиженным. Однажды, беспокоясь за жизнь любимой женщины (ставшей впоследствии его женой), Стивенсон вскочил на коня и помчался в дальний путь, не останавливаясь, не давая себе передышки. Он был уже почти у цели, в прибрежных горах, но тут потерял сознание и так пролежал две ночи, пока случайно не был найден охотником. Потом он юмористически описал это чуть не стоившее ему жизни «приключение» в письме к другу: «Согласно всем правилам, смерть казалась неизбежной, но спустя некоторое время мой дух снова воспрял в божественном бешенстве и стал понукать и пришпоривать мое хилое тело с немалым усилием и немалым успехом»...
Так, не однажды он оказывался «потерпевшим кораблекрушение». Но снова и снова Тузитала вскакивал на коня и мчался навстречу опасностям, бесстрашно глядя им в глаза.
Как почти все Стивенсоны, Роберт Луис, или просто Лу, (так звали его близкие), должен был стать строителем маяков или на худой конец адвокатом. Житель «Страны Кровати» и восторженный путешественник в «Страну Книг» учился в Эдинбургском университете и даже был отмечен серебряной медалью Королевского шотландского общества искусства, опускался в скафандре на дно моря, где должен был построить свой маяк...
Отказавшись от этой профессии, Лу прилежно сдает юридический экзамен, получает звание ученого юриста. И становится... литератором! Собственно, он был им еще до поступления в университет. Юному автору очерка о шотландских повстанцах XVII века не исполнилось и 16 лет, когда его имя украсило собой титульный лист маленькой книжки, вышедшей тиражом в 100 экземпляров на средства его отца.
И теперь, раз уж Томас Стивенсон когда-то оказался «виновным» в литературном дебюте своего единственного сына, ему пришлось (правда, потом он вряд ли пожалел о своей уступчивости) согласиться с выбором Лу. Так в семье прославленных в Шотландии инженеров появился писатель, чье имя со временем вошло в историю мировой литературы!

Вот как жить хотел бы я,
Нужно мне немного:
Свод небес да шум ручья,
Да еще дорога.

Так Роберт Луис высказал в стихотворении, с почти символическим названием «Бродяга», свои мечты. Он и был всю жизнь странником, бунтарем, благородным пиратом и разбойником - в своих стихах и романах, рассказах и повестях. Выступая против так называемой литературы «чайной ложки и супницы», то есть произведений заземленных, бессюжетных, откровенно скучных, Стивенсон отважно объявил «войну прилагательному» и «смерть зрительному нерву».
Что это значит? Конечно же, не отсутствие всяких прилагательных или описаний внешности. В его книгах есть и поэтичные пейзажи, и короткие, исчерпывающие портретные характеристики. В них нет того, что он презирал больше всего на свете, - назидательности, длинных, бессодержательных речей, ненужных подробностей, растянутости, которая заслоняет смысл. Вот это он и отвергал, как нелепое и ничего не говорящее «прилагательное».
Зато мы видим события в его книгах словно наяву, слышим голоса, как будто бы раздающиеся совсем рядом, участвуем в рассказе, а радости и печали, открытия и неудачи героев становятся нашими собственными.
«Моя первая книга» - так называется предисловие к «Острову сокровищ». И тут же Стивенсон говорит о том, что, в сущности, это его первый роман, а не самая первая книга. Так оно и есть. Но раз уж мы заговорили об этом романе, то надо узнать, как же он, собственно, появился на свет, - этот чудесный «Остров сокровищ», по которому мы и знаем Стивенсона с детских лет.
Однажды, соревнуясь с веселым школьником (своим пасынком) в благородном искусстве «малевать картинки», Роберт Луис невзначай начертил карту острова. «Изгибы ее необычайно увлекли мое воображение, - писал он потом полушутя, - здесь были бухточки, которые меня пленяли, как сонеты. И с бездумностью обреченного я нарек свое творение «Островом сокровищ». Я не успел опомниться, как передо мною очутился чистый лист, и я составлял перечень глав». Герои будущей книги «сновали туда и сюда, сражались и искали сокровище на нескольких квадратных дюймах плотной бумаги». «Это будет книга для мальчишек, - молниеносно решилСтивенсон, - а тут и мальчик под боком, чтобы послужить мне пробным камнем».
И книга родилась! Слушатели: пятнадцатилетний «джентльмен, образцовому вкусу» которого отчим посвятил потом свое творение, старик отец - он «мало того, что каждый день выслушивал с восторгом новую главу», но и стал самым «рьяным сотрудником» сына, и жена писателя. Все они что-нибудь да добавляли к написанному. А Стивенсона терзали сомнения: «Мне минул тридцать один год, я глава семейства; я успел лишиться здоровья, я еще никогда не жил без долгов... Неужто и этой (книге) суждено стать еще одной, последней неудачей?»

Роман то шёл необычайно легко, то вдруг необъяснимым образом спотыкался на самом интересном. Но по мере того, как работа приближалась к концу, как вырисовывались основные образы и среди них - предмет наибольшей гордости автора, одноногий пират Джон Сильвер, смелый и коварный, деятельный и сметливый, - главы одна за другой отправлялись в печать.
А когда, наконец, Стивенсон «перешел Рубикон» и начертал на рукописи слово «конец», «Остров сокровищ» появился в детском журнале «Янг Фолкс», выходившем в Лондоне. Там он как будто затерялся, зато в отдельном издании вызвал к себе всеобщий интерес. Им зачитывались люди любого круга - от школьника до премьер-министра. Стивенсон стал знаменит.
В чем же тайна (если она существует) столь безоговорочного, вневременного и отнюдь не только местного успеха? Ведь приключенческих романов и во времена Стивенсона печаталось немало. А десятилетия добавили еще большее количество увлекательных сюжетов, коварных злодеев и благородных героев.
Конечно, стать, пусть ценой долгих испытаний, богатым и счастливым - цель немаловажная. Победить, уничтожить своих соперников - тоже дело сложное. Но давайте подумаем: разве только в этом сокровенная сущность стивенсоновской книги, разве только этим она пленяла и продолжает очаровывать миллионы читателей?
«Мрачный, залитый кровью», даже «проклятый» остров - вот что такое для подростка Джима (а значит, и для нас, его товарищей по странствиям) место, куда отправилась знаменитая «Испаньола», имея на борту и честных, и потерявших человеческий душевный облик людей.
А сокровища таинственного капитана Флинта, зарытые здесь, сокровища, ради которых погибли многие храбрые матросы, ради которых было пролито столько крови и пережито столько страданий, видено столько лжи и жестокости... Разве о них мы думаем, когда пытаемся раскрыть тайну успеха этой книги?
Нет! Секрет не в черном пиратском флаге со скрещенными костями. И даже не в добродетелях благородных героев или коварстве злодеев. Скромная «книга для мальчишек» стала для миллионов читателей самых разных характеров, возрастов и национальностей поводом для раздумий и выводов о жизни! Ведь именно так воспринимаем мы этот приключенческий роман. Потому что каждый читатель, у которого, говоря словами Тузиталы-Стивенсона, «есть глаза и хоть на грош воображения», открывает в нем свой собственный маленький «остров сокровищ» - событий, характеров, мыслей, образов, особого, мужественно краткого, энергичного и изящного стивенсоновского стиля.
М.Бабаева

ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ

Один пират случайно спасся со своего тонущего корабля. Плыл-плыл на обломке мачты по океану и приплыл на необитаемый остров.

Когда он очухался, то подумал: «Кого бы ограбить?» Но кроме одинокой пальмы грабить было некого. Тогда он решил, придётся всё же ограбить пальму, чтобы не терять квалификацию. И стал карабкаться по длинному мохнатому стволу за кокосовыми орехами. Но до орехов не долез, сорвался вниз и набил на лбу большую шишку. Потёр он кулаком шишку и поклялся: «Больше никого на этом острове грабить не буду!»

Но клятву свою всё-таки нарушил, когда очень проголодался. Что с него возьмёшь? Пират - есть пират!

ИСТОРИЯ ВТОРАЯ

Один пират служил боцманом на корабле. И лихие матросы его очень уважали за то, что один свой глаз он потерял в бою, а другой сохранил целым и невредимым.

В день рождения боцмана команда решила купить подарок.

Давайте бинокль!

Но сообща подумав, команда сообразила, что бинокль ему ни к чему, и подарила большую подзорную трубу. Глядя в которую, всё равно один глаз закрывать надо.

Подарок боцману очень понравился. И он всегда носил свою подзорную трубу за правым ухом.

ИСТОРИЯ ТРЕТЬЯ

Один пират закопал в пещере здоровенный кованый сундук с золотыми пиастрами. Он нарисовал на бумажке горелой головешкой план места, где спрятаны сокровища, и унёс её на корабль. Но названия того острова, чёрт возьми, не указал для памяти, из-за своей пиратской неграмотности. А через некоторое время - и совсем забыл из-за своей пиратской рассеянности. Вот что бывает, если грамоте не обучен. Так и пропал сундучок с пиастрами. Лежит себе где-то в пещере на каком-то острове, но кто ж его знает, на каком. И до сих пор его найти не могут…

ИСТОРИЯ ЧЕТВЁРТАЯ

Один пират упал за борт в море. И тут его заметила акула. Подплыла и грозит: «Отдавай тельняшку, или я тебя немедленно проглочу!» А сама - страшная. И каждый зуб у неё - не хуже пиратского ножа. Даже, может, и острей.

Только пират не робкого десятка оказался. Он ей фигу показал: «Не отдам! Своя тельняшка ближе к телу!» Пожадничал, значит.

Ну, акула с ним чикаться не стала и решила проглотить вместе с тельняшкой. Но, когда она его глотала, пират зацепился за акулий острый зуб и ни туда ни сюда. Акула мучилась-мучилась и выплюнула его, подумав: «Зачем мне дырявая тельняшка?..»

Но это - насколько известно - был первый и последний случай, когда жадность выручила. Так что учиться у этого пирата нечему.

ИСТОРИЯ ПЯТАЯ

Один пират очень любил поесть. И сам не заметил, как стал толстяком. За что его на судне прозвали - Пуздро. Для него и сапог-то снять не простым делом было, а не то чтобы там из пистолета целиться или, чего доброго, на абордаж с криком бросаться. И довела его вкусная пища до того, что напрочь он свой грозный вид утратил. Кто ни глянет на пузатика - все смеются. Он пугает, допустим, а никому не страшно.

Не выдержал пират Пуздро такого неуважения к своей профессии, плюнул на всё - и пошёл на пенсию.

ИСТОРИЯ ШЕСТАЯ

Один пират решил жениться. И такая ему пиратка в жёны попалась, что заставляла его стирать, штопать, палубу драить и рыбу жарить.

Вздумал он было сопротивление оказать, а она его в угол каюты загнала, на пистолете курок взвела и стращает: «Выбирай одно из двух: или ты будешь у меня по струнке ходить, или я тебя, борода нечёсанная, в бараний рог скручу!»

Вот пират свои косматые ручищи и поднял вверх:

Сдаюсь, моя «беспомощная», беспрекословно, из двух - первое выбираю.

Так он под каблуком у неё и остался до конца своих дней. Взяла его любовь на абордаж! А какой пират был! Ого-го! А может, даже - ого-го-го! О-го-го-го!

ИСТОРИЯ СЕДЬМАЯ

Один пират захотел в школе заниматься. Учительница и спрашивает на уроке этого пирата: «Сколько будет пятью пять?» Он даже соображать не стал, сразу ответил: «Девяносто!» Услыхала учительница такое и в обморок - бац!

Тогда другую прислали. Та, значит, тоже пирату вопросик подкинула не простой: «Сколько месяцев в году?»

Пират и бровью не повёл. И чётко так отчеканил: «Много!» Новая учительница тоже со стула - бабах!

Больше директор не захотел рисковать и своими учительницами разбрасываться. Показал пирату на дверь и крикнул: «Вон!»

С давней той поры все пираты любую школу за сто миль чуют и подальше от неё уплывают. Очень им надо, чтобы их оттуда выгоняли!

Пиратский корабль на всех парусах летел по волнам. Это был очень быстроходный корабль, не то бриг, не то корвет, не то барк. Он преследовал какую-то купеческую посудину и быстро её догонял.
Пираты скопились около высокого борта своего корабля, готовясь к абордажу, и потрясали оружием. На баке, т., е., на носу корабля, стоял капитан в холщовых штанах до колен, малиновой бархатной жилетке, надетой на голое тело. Он грозно сопел и размахивал шпагой. Его злобное лицо венчал огромный сизый нос. Обычно он первый запрыгивал на палубу атакуемого корабля и начинал бой. В начале боя сопротивление противников было слабое: они в изумлении подсчитывали, сколько нужно было выпить кружек гавайского рома, чтобы довести цвет носа до такой кондиции. Пока они подсчитывали количество кружек, пираты их окружали и брали в плен.
Так случилось и на этот раз. Капитан Джон по прозвищу Кривая Ляжка, пошёл на абордаж. Жилет его развивался, открывая татуировку на груди: «не забуду ни в море, ни дома про полную кружку гавайского рома». Кривая Ляжка был хромоног, имел глубокий шрам на ноге. Он утверждал, что в молодости его за ногу укусила акула, умалчивая про подробности этого события. Как обычно, когда Кривая Ляжка запрыгнул на палубу атакуемого корабля, обороняющийся экипаж, увидев нос атамана, начал подсчитывать количество выпитых им кружек, забыв организовать отпор.
На палубе пиратского корабля возвышалась колоритная, огромная фигура помощника атамана - дона Педро ди Индюка. Он, широко расставив ноги в высоких ботфортах, шевеля пушистыми усами и раздувая щёки, пытался поймать свою тяжёлую саблю, которая свободно болталась у него между ног на серебряной перевязи. В очередной раз дон Педро прицелился, резко выбросил руку, пытаясь схватить саблю за рукоятку. Но движение было очень резким, и сабля выскользнула из руки, стукнулась о ботфорт, отскочила и завертелась в ногах. Дон Педро ещё раз прицелился, но безрезультатно. Пока он воевал с саблей, бой закончился. Пираты, как всегда, почти без сопротивления взяли в плен экипаж купеческого корабля.
Дон Педро ди Индюка обычно во время абордажей укрощал свою саблю и в боях не участвовал, однако пираты его уважали за угрожающий вид, огромные усы и энергичность. И теперь он гордо подбоченясь, стоял у мачты, обмахивал потное от усилий лицо своей огромной шляпой со страусиным пером и принимал поздравления пиратов.
Команду захваченного корабля пираты окружили в центре палубы.
-Всех выкинуть за борт, а корабль пустить на дно - распорядился Джон Кривая Ляжка.
-Нет! Господь дал человеку свободу выбора, пусть сами решают свою судьбу: они вольны сесть в шлюпки и свободно плыть в любую сторону по выбору, но мы можем их и утопить, если они нас об этом очень попросят, - возразил ему дон Педро.
-Правильно, вот это ум! – загалдели пираты.
-Я согласен с этим мудрым решением, - вдумчиво согласился Джон Кривая Ляжка после долгой работы мысли.
-Да куда же мы поплывём, мы находимся в центре атлантического океана! - закричала команда.
-Куда хотите, туда и плывите, это уже ваше личное дело. Главное, что мы вам милостиво предоставляем свободу,- ответил рассудительно дон Педро.
Пираты спустили на воду шлюпки и загнали в них команду. Когда шлюпки отплыли в разные стороны, Джон Кривая Ляжка приказал собрать оружие, ценности, бочки со спиртным, а также корабельные паруса и отнести на борт пиратского корабля, а захваченную посудину пустить ко дну…
Пираты в живописных позах расположились на палубе своего корабля и праздновали удачу. Они пили тростниковую водку, пели песни и дразнили козла по прозвищу Аллегро-Модерато.
Когда пираты однажды зашли на необитаемый остров, они купили у туземцев козу, чтобы пить козье молоко: они где-то услышали, что оно полезное. Но, покупая козу, они находились в сильном подпитии. Коза оказалась козлом, и затея с молоком провалилась. Однако козёл пришёлся всем по душе. Он был весёлым, бодал рогами мачты корабля и борта, смешно тряс бородкой, крутил маленьким хвостом, приставал к пиратам. Его оставили при камбузе.
Джон Кривая Ляжка расслаблено лежал на кровати, почёсывая голый живот и попивая из огромной кружки гавайский ром. В открытую дверь капитанской каюты он наблюдал, как веселятся пираты.
- Что у тебя сегодня приготовлено на обед? Принеси-ка мне еды,- сказал Джон коку (так на всех кораблях зовут повара) - литовцу Таджикасу, который стоял рядом. Таджикас сбегал на камбуз и принёс тарелку с едой.
- Лабас Ритас,- весело поприветствовал он капитана.
-Глобус-Автобус, - весело отозвался на приветствие Джон. Он считал, что достаточно давно общался с Таджикасом и уже хорошо изучил литовский язык.
-Чем будешь кормить? Что у тебя в тарелке? - спросил Джон.
-Хек!- ответил Таджикас.
-Где это ты простудился? Лечиться надо! Так что у тебя в тарелке?
-Хек!
-Хватит чихать и кашлять, я спрашиваю, что у тебя в тарелке, дырявая шлюпка! - заорал Джон Кривая Ляжка.
-Хек, хек, хек! – испуганно за тараторил Таджикас.
-Я тебя разом от кашля и насморка вылечу, болезненный ублюдок, разрази меня гром! – взревел Джон Кривая Ляжка. Он схватил свою огромную кружку с ромом и со всей силы швырнул в кока. Тот ловко увернулся, видать, такой разговор с капитаном происходил у него не в первый раз и литовец натренировался. Кружка врезалась в мачту и поломала её. Мачта со всеми парусами упала за борт.
-Ничего, - сказал Джон, сразу успокоившись, - на корабле есть ещё мачты, а парусов у нас большой запас. К тому же, он вспомнил, что хек это не только кашель, но и такая рыба.
Вдруг один из пиратов, стоящий с подзорной трубой на капитанском мостике, закричал, что видит корабли королевской эскадры, которые их преследуют.
-Три тысячи чертей, эти морские черепахи нас никогда не догонят, - сказал дон Педро ди Индюка.
- Поднять дополнительные паруса! – скомандовал он пиратам.
Пираты бросились к трюму, где хранились запасные паруса, которые они захватили на купеческом корабле. Из трюмного люка победно торчал куцый хвостик козла Аллегро-Модерато. Он, дрыгая хвостом от удовольствия, доедал последний парус.
Эскадра быстро догоняла пиратов.
-Вот так… Пусть подохнут от недоумения все камбалы на дне этой гнилой лужи, такую мерзкую шутку с нами мог сыграть только сам сатана! – громовым голосом заорал Дон Педро и заранее вытащил свою саблю из ножен. Пираты тоже стали готовить оружие к бою, безуспешно пытаясь протрезветь. Джон Кривая Ляжка пил одну кружку рома за другой, стараясь до вести цвет своего носа до нужного колера.
Только главные виновники катастрофической ситуации - Таджикас и козёл Аллегро-Модерато оставались невозмутимыми…
Жизнь шла своим чередом.

Юнга Склянка решила потренироваться идти в атаку на вражеские суда. Взяла волшебную позёрную трубу, вышла на берег, направила окуляр на корабль и грозно крикнула:"На вернисаж!"
Раздался хлопок, корабль заискрился от кормы до бушприта и, встряхнувшись, превратился в огромную картину в золочёной раме!

"Ой, - подумала Склянка, - что-то я не то сказала, надо было крикнуть "На антураж!"
Картина, булькнув, превратилась в огромный мебельный магазин, полный шкафов, сервантов, стульев, штор. Магазин, накренившись, стал неторопливо тонуть.
"Опять не то произнесла, что же там за слово-то такое! А! Вспомнила! На репортаж!"
Мебельный магазин тут же превратился в огромный автобус, наполненный странными галдящими людьми, обвешанными с ног до головы фотоаппаратами, телекамерами, диктофонами. Люди, заприметив юнгу на берегу, стали протягивать ей микрофоны и требовать какого-то "интервью".
- Отстаньте от меня! Нет у меня никакого интервью! На ералаш!
Автобус вместе с обитателями превратился вообще уже во что-то пёстрое, хаотичное, весёлое и несусветное...
Юнга так перепугалась, что со страху вспомнила нужное слово!
- На абордаж! На абордаж! - целых два раза крикнула Склянка.
Пёстрое, хаотичное, несусветное снова обернулось кораблём и, подняв паруса, с бешеной скоростью скрылось за ближайшим островом.
А уже поздно вечером, проснувшийся капитан Кокос привёл корабль обратно в бухту и, сойдя на берег, спросил: "Юнга, ты не в курсе, почему пока я спал наша шхуна оказалась в тридцати милях к северу от нашей базы?"
- Не знаю...Наверное, течением отнесло...
- Ну-ну. Позёрную трубу положи на место. В кают-компанию. И не бери её больше без моего ведома, хорошо?
- Хорошо...
- Н-да, а сны мне снились сегодня удивительные. Весьма!

Как юнга тортик пекла

Однажды, по случаю дня рождения мурены Мурки, юнга Склянка решила испечь торт. Взяла старинную кулинарную книгу, пошла на камбуз и начала создавать кондитерское изделие.
И всё у неё отлично получалось, пока не настал момент делать крем для торта.
"Возьмите стакан смущённого молока" - прочла Склянка полустёршееся предложение в старинной книге и очень озадачилась. Достала из трюма бидон молока и попробовала его смутить. Открыла крышку и показала молоку язык, молоко не смутилось. Тогда юнга состроила самую обидную рожицу и показала её молоку, но молоко по прежнему было невозмутимо!
"Какое возмутительно невозмутимое молоко! А, может быть тут света мало и молоку плохо видно как я его дразню?" - подумала юнга и вынесла бидон с молоком на палубу, где светило жаркое тропическое солнце и было видно всё-всё-всё. Там она битый час кривлялась, прыгала вокруг молока, показывала ему рожки, топала ногами и даже грозила кулаком! Но молоко и не думало смущаться! Тогда раздосадованная юнга схватила пистолет и выстрелила в воздух!
Но молоко почему-то не смутилось, а - свернулось...
"Это неправильное молоко, пугливое. Свернулось как ёжик какой-то, надо его в воду положить, пусть разворачивается!" - решила юнга, опрокинула бидон в море и схватила сеть, чтобы выловить молоко как только оно развернётся. Но не тут-то было! Охранявшая корабль мурена Мурка сразу же вынырнула у левого борта и с удовольствием проглотила свернувшееся молоко!
"Ну вот, не будет теперь крема для торта, и где только люди берут смущённое молоко?" - подумала юнга и пошла жаловаться капитану Кокосу на свою неудачливость в кондитерском деле.
Но капитан Кокос почему-то совсем не огорчился, а наоборот, засмеялся, и смеялся долго-долго. А отсмеявшись, весело сказал: "Ничего, юнга, пусть будет праздничный пирог! Праздничному пирогу крем из смущённого молока не полагается!"
"Не полагается!" - подтвердила из-за правого борта мурена Мурка, и безо всякого крема уже весьма довольная своим днём рождения.

Как появилась позёрная труба

Капитан Кокос был весёлым пиратом, но иногда он очень переживал из-за своей внешности. Как ему казалось, он не очень похоже получался на фотографиях. Вид у него на фотографиях получался недостаточно бравый. Дурацкий какой-то получался вид. Мало в капитанской осанке было морского и героического. Время от времени капитан Кокос запирался в своей каюте и печалился по этому поводу. В такие дни юнге Склянке приходилось брать управление кораблём на себя, а она очень не любила что-то делать в одиночку. Когда капитан Кокос опять загрустил, юнга Склянка решила: "Всё! Надо с этим что-то делать!". Взяла с капитанского мостика подзорную трубу, достала из кают-компании волшебный фломастер и стала усовершенствовать оптический прибор. Для начала она написала на подзорной трубе - "позёрная труба", от слова "позировать". "Звучит так себе, конечно, но должно сработать, теперь нужно нанести на трубу деления, деление номер один - "поза бравая", деление номер два -"поза героическая", деление номер три - "грозная поза", деление номер четыре - "поза смешная"."Смешная поза очень пригодится для пиратских праздников для детей , - старательно рисуя, размышляла юнга, - Какой бы волшебный режим работы для трубы ещё придумать? Пусть будет ещё поза "важная", готово!".
Отнесла юнга бывшую подзорную трубу капитану Кокосу. Обрадовался капитан Кокос, взял позёрную трубу в руку и, подойдя к зеркалу, изумился - такой у него был вид бравый, такая поза бодрая, что хоть сейчас фотографа зови! Да где же его среди океана найдёшь?
"Поднять паруса! - громовым голосом скомандовал Кокос, да так, что корабельный воробейпо имени Джек чуть не свалися с грот-мачты, - Мы отправляемся на детский праздник день рождения , устроим весёлую пиратскую вечеринку для детей! Эх, как же я теперь там нафотографирусь!

Былиночка про воробья

Где-то около экватора, когда корабельный термометр показывал 55 градусов в тени и юнга Склянка мечтала увидеть на горизонте какой-нибудь айсберг, чтобы набрать льда и сделать целую бочку лимонада, ей прямо на голову свалилось что-то ветхое, пернатое, маленькое, и почти бездыханное. При ближайшем рассмотрении "это" оказалось обычным стареньким воробьём, который зачем-то полетел через океан и, не рассчитав сил, свалился на корабль от солнечного удара.
"Перегрелся, бедолага, - подумала Склянка, - надо его на пару минут в холодильник положить, пусть остынет, авось - оживёт"
Сказано - сделано. Отнесла юнга старенького воробушка в холодильник, засекла время, а когда открыла дверь, чтобы выпустить на волю пернатого старичка, не нашла его! На его месте сидел махонький желторотый птенец и громко и нагло требовал чего-нибудь съестного!
"Дела, - подумала Склянка, - не остудился, а помолодел, может холодильник сломался?" Внимательно осмотрев белую дверцу и надпись на ней, юнга заметила нечто странное,алюминиевые буквы, из которых складывалось слово "холодильник" сохранились не все, на месте буквы "х" кто-то написал фломастером букву "м".
"Это что же получается, теперь это не холодильник, а "молодильник"? Он не холодит, а молодит? Да... Пойду-ка у Кокоса спрошу, кто тут буквы рисует...
- Капитан Кокос, а ты не видел волшебный фломастер, который мне Карамелька на праздник день рождения присылала?
- Нет, не видел, - ответил капитан Кокос, подозрительно косясь на свой рундук.
- Не видел, значит? А с этой птахой нам что теперь делать? - спросила юнга Склянка, доставая желторотого пищащего птенца из-за пазухи.
- А это кто?
- Ты не поверишь! Три минуты назад это был опытный престарелый воробей с солнечным ударом! А после того, как он побывал в холо... теперь уже в "молодильнике" - его совершенно невозможно узнать и, судя по всему, нам придётся его кормить и воспитывать!
- Ну что же, воспитаем...
- Тогда присмотри тут за ним, а я пойду москитов ловить ему на обед, как раз к островуприплыли.
- Хорошо, юнга, - смущённо пробормотал капитан, а когда Склянка удалилась на берег, обратился к птенцу, - Как же тебя, пернатый, назвать? Какое бы оригинальное имя тебе подобрать... Придумал! Буду звать тебя - Джек! А что, Джек-воробей - это так свежо, так самобытно, совершенно ни на кого не похоже!

Сказочка про осьминога

Как-то раз, в особенно длинном плавании, напало на капитана Кокоса Вдохновение. И так и сяк отбивался Кокос от Вдохновения, но взяло оно-таки его в плен. А выкупом из плена оно назначило стишок про осьминога. Взмолился Кокос, мол, не поэт он, а пират, не умеет стихов сочинять. Но Вдохновение было непреклонно. И начал капитан рифмовать: "Много ног у осьминога, у миноги - нет совсем, и минога - недотрога, осьминог - приятен всем." Посмотрело Вдохновение на это произведение и сказало:"Глупый ты капитан Кокос! Плаваешь по морям-океанам, а того не знаешь, что у осьминогов не ноги, а щупальца...Отпускаю я тебя, нападу на кого-нибудь другого." А когда оно скрылось за горизонтом, капитан Кокос усмехнулся и сказал:"А то я не знаю, что у осьминога - щупальца. Ведь если бы стихотворение вышло хорошим, Вдохновение нападало бы на нас постоянно, правда, юнга Склянка?"
- Так точно, капитан!
- От то-то и оно, а нам ещё на детский праздник доплыть надо. Спокойно, весело, и чтобы в пути никто не мешал!

История про саблю

Бросив в тихой гавани якорь, пираты капитан Кокос и юнга Склянка решили навести порядок на корабле. Помыть, подлатать, отремонтировать. И решил капитан начать с сабли, затупилась она, наточить надобно, точил-точил, точил-точил, да не заметил как укоротил её вдвое! Эх, думает, ладно, будет кинжал, только надо и его наточить, точил-точил, точил-точил, да опять не заметил что перестарался. Ну... пусть будет перочинный нож. Только туповат он, нужно его заострить, точил-точил, острил-острил, да и снова укоротил, да так сильно, что едва разглядишь...
- Вот же она где! Иголка! А я её обыскалась! - закричала юнга Склянка, увидев блестящий остаток сабли на ладони капитана.
- Хм...
- Мне как раз паруса подшить надо! Спасибо, Кокос!
- Да не за что, юнга, обращайся...
- Только капитан...ты, пожалуйста, пушку сегодня не чисть, хорошо?
- Хорошо...
И решил Кокос в этот день больше ничего не делать. Мало ли...

Былиночка про НЛО

Глубокой-глубокой ночью, посреди Атлантического океана, капитан Кокос заметил в небе летящие тарелки. Они летели на фоне Млечного Пути стройным треугольничком, весело позвякивали, и пускали лучики-отражения Луны во все стороны света. Тарелки были самые обычные: мелкие, глубокие, блюдца, ничего инопланетного в них не было.
- Эй, тарелки! Вы с какой галактики? - спросил капитан Кокос.
- Мы местные, с Земли! - ответили тарелки.
- А зачем и куда по небу летите?
- Мы летим на детский праздник! С юга на север! В детский день рождения всё должно быть волшебным и необычным, даже посуда! Вот и летим из Сказочной страны Веселяндии в Москву!
Хотел пират Кокос задать ещё какой-нибудь вопрос, да проснулся и забыл этот сон. Только почему-то весь следующий день странно улыбался, сам не зная почему.

Былиночка про страшный океан

Первого сентября юнга Склянка пошла на урок географии.
Вернулась на корабль испуганная, расстроенная, опечаленная.
- В чём дело, юнга? - спросил капитан Кокос
- Капитан, а мы поплывём летом на север?
- Возможно и поплывём, ты же знаешь - мы любим новые впечатления, а в том направлении мы ещё не волны не бороздили. Северный океан не исследовали.
- Ой! Как страшно! Как же мы там выживем? Нам на уроке географии сказали что Северный океан - ядовитый!
- Какой-какой? Ядовитый? - переспросил капитан Кокос, и как начал смеяться,
смеялся часа три, а когда юнга совсем уже собралась разобидеться, сказал:"Запомни Склянка раз и навсегда - Северный Ледовитый океан! Ле-до-ви-тый, от слова "лёд", а не "яд". Ты бы ещё сказала "плодовитый", и что на полюсе персики, яблоки и прочие плоды растут!
- Ой....
- Вот тебе и "ой"! И впредь - внимательнее учителя слушай, не отвлекайся, договорились?
- Договорились...